Клятва графа Калиостро - Страница 18

«Тшш, тише, тише. Всё хорошо, родной, я здесь», - её ласковый голос находит отклик в каждой клеточке непослушного тела, но звучит лишь в гудящей голове, продираясь сквозь алую пелену.

- Ве…ра?

«Да, хороший, я тут. Не бойся», - прохладная ладонь лежит на его лбу, снимая жар и облегчая боль. Пелена бледнеет, она уже не такая алая.

Мир вокруг постепенно обретает краски, но глаза открываются еле-еле. Давненько ему не было так хреново. Болит абсолютно всё, ломит даже самая крошечная косточка. Тело ватное, не шевельнуться. Вместо головы кто-то по ошибке прицепил пустую кастрюлю и теперь лупит по ней половником. Под глазами печет и щипает, горло со всех сторон обложено. Крупная дрожь сотрясает все тело, зубы стучат. Закройте окно!

- Мне х-холодно, - ломким, чужим голосом шепчет Воропаев.

«Я знаю, - Вера достает из шкафа последнее одеяло, дублирует магией и укрывает его. – У тебя сильный жар, не могу снять. Ты всё время бредишь и мечешься. Пить хочешь?»

- Да.

Она приподнимает его за плечи, помогает напиться. Теплая вода обжигает больное горло. Воропаев заходится кашлем. Спросить нужно многое, но с языка срывается:

- П-почему мне так п-плохо?

«Ты заболел. Очень похоже на ангину, - она греет его руки дыханием, как когда-то в печоринской обители. Потом вдруг отпускает. – Ты ел что-нибудь холодное?»

- Нет. Да и не мог...

«Пил что-нибудь холодное?» - продолжает допрос жена.

- Да не пил я... и не ел... перестань!

- Зато спал на полу в ванной, - ябедничает Никанорыч. – На коврике.

Собрав все силы, Артемий отворачивается. Ему малодушно хочется сдохнуть. Вера по-прежнему его сторонится, боится дотронуться лишний раз. Беспомощный, он ей противен.

- Оставьте меня в покое. Хочу побыть один.

Домовые послушно испаряются, однако Вера не спешит следовать их примеру. Она врач, она давала клятву Гиппократа и не оставит своего пациента. Пациента, ага. Артемия трусит, но уже от бессильной злости. Он ненавидит весь мир, и себя в первую очередь.

«Злыдень ты всё-таки, - замечает жена. – Выхухоль моя злопамятная. Прости. Я всё расскажу тебе, потом. А сейчас отдыхай».

Она сворачивается рядом, обнимая его руками и ногами, укрывая, ко всему прочему, полой махрового халата, а он зарывается носом в ее голую мягкую шею, беззвучно плача от стыда и облегчения.

Глава четвертая

Семейные ценности

С простывшим мужем в семье на одного ребенка больше.

Т. Семирджян.

Всё обернулось куда серьезнее, чем я предполагала. Уже сам факт вирусной инфекции радовать не мог. Прицепилась ведь как-то, зар-раза! Организм, столько лет избегавший напасти, оказался просто-напросто не готов к подобному нашествию. Жар не спадал третьи сутки, температура не опускалась ниже тридцати девяти и восьми. Укрытый одеялами Артемий тихо бредил на кровати, бессвязно повторяя: «Десятая палата… нельзя туда, карантин… Наталья Николаевна, на третьей полке... Убери хвост... Да иди ты лесом, Печорин, нет у меня ничего…» От жаропонижающих становилось только хуже: организм мужа их почему-то отторгал. Аналогичная судьба постигла противовирусные. Теплое обильное питье помогало, но ненадолго. Вконец отчаявшись, я решила проколоть антибиотики. Борьба борьбой, но тут силы изначально неравные.

Уже после второго укола мужу полегчало, и он сумел спокойно поесть. Потом, правда, вновь провалился в забытье, но температура упала до тридцати восьми и семи. Не имея возможности отлучиться надолго, я полезла в закрома за тетрадями: делать дубль и отправлять в аптеку. В прошлый раз, навострив лыжи сама, чуть не осталась вдовой.

Немота, как не странно, сослужила добрую службу: научила невербальному колдовству и дала возможность самостоятельно освоить фантом. Жить захочешь – выплывешь, пришлось учиться. Дублерша частенько просвечивала, но приноровилась стоять так, чтобы избегать попадания прямых солнечных лучей.

- Бедный мой, бедный, - горестно вздохнула «Вера-два», поправляя свесившуюся с дивана руку мужа. Моя вредная астральная сущность жила собственной жизнью. – Довела тебя грымза эта, совсем довела!

В ответ я скрутила фигу, сунула фантому список и деньги и выставила за дверь.

Ожидая возвращения «Веры-два», открыла окно, проверила отсутствие сквозняков. Растворила кофе, к которому пристрастилась после четвертой бессонной ночи, поправила одеяло. Безумно хотелось прилечь, хотя бы на минутку, но я знала: чревато.

Блин блинский, снова морозит! Одеял в нашей квартире теперь больше, чем в магазине «Уют», и все одинаковые. Укрыла. Воропаев приоткрыл один глаз, потом второй и попытался сесть. Дурно-ой совсем! Я удержала его на месте, однако этот ос… очень упрямый человек улыбнулся и сел. Улыбка, правда, больше походила на гримасу, но это точно была она.

«И зачем?» - возвела глаза к потолку. Мысленный канал почему-то вновь закрылся, но мои ужимки Артемий понимал.

- И тебе привет, любовь моя.

Фыркнув, налила яблочного компота и помогла ему напиться, поддерживая кружку. Надо же, выхлебал. Силы появились.

- Спасибо, - говорить ему до сих пор трудно.

«Не за что, - пожала плечами. – Еще будешь?» - указала в кувшин с крышкой.

Воропаев прикрыл глаза. Плохо? Метнулась было уложить его, однако была отстранена. Неловко так, но твердо. У виска жилка дергается, челюсти ходуном ходят, а он сидит. Горе мое луковое! Лицо вон опять красное, глаза блестят.

«Ложись, - я хлопнула по матрасу. – Сейчас же!» - сделала вид, что указываю на часы. Не удержавшись, постучала себе по лбу согнутым пальцем. Ему нельзя, у него голова болит.