Клятва графа Калиостро - Страница 21

«Наивный! – устроила на столе поднос, аккуратно поправила сдвинувшуюся чашку. Стол по мановению руки прошествовал к дивану. – Я просто-напросто позвоню Славе с Толяном и вызову их сюда. Пускай они тебя лечат, а я полюбуюсь. Может, даже на видео сниму, в назидание. И в Интернет выложу».

- Ты этого не сделаешь! – испугался Воропаев.

«Сделаю, если не прекратишь геройствовать, - мрачно пообещала я. – Ничего не знаю, но чтоб хотя бы половину съел».

Он покорно придвинул к себе поднос, зачерпнул ложкой бульону. Энтузиазма ноль.

– Ты сама-то хоть ела?

Я кивнула, ставя мысленный блок. Воротит меня от еды, видеть её не могу. Пила, как ненормальная, литрами, но от одного запаха съестного становилось тошно.

- Не умеешь ты врать, Вера Сергеевна. Пока себе не нальешь, даже не притронусь, - Воропаев демонстративно отставил тарелку. На принцип идем?

«Тём, я, правда, не хочу, а тебе надо».

- То же самое могу сказать я. Давай-давай.

Одну пиалу в общей сумме мы одолели, затем я буквально залила в него чай с малиной и медом и накормила пилюлями. Тут требовалось внимательно следить, чтобы чай случайно не испарили заклинанием. Знаем, плавали. Артемий мог вытерпеть почти всё, но древний индийский напиток, по собственному признанию, будил в нем четкий рвотный рефлекс. Не зажимать же ему нос, в самом-то деле! В итоге сошлись на трети кружки.

Ликование от того, что мужу стало лучше, компенсировало и подколы, и капризы. Ртуть в термометре опустилась до отметки «тридцать семь и три», озноб прекратился, а кашлял Воропаев уже не так сильно, как сегодня утром. Голова немного побаливала и ломота в костях никуда не делась, но по сравнению с тем, что было… «Чудеса!» - сказала Люба.

Из своих норок повыползали Арчибальд и домовые. Люсьена на радостях замесила тесто для пирога, Никанорыч объявил внеплановый День трезвенника, а пес приволок нам свой поводок. Опять «Веру-два» на помощь звать?

Строго наказав домашним духам следить за хозяином, я спустилась во двор. Арчи мигом обнюхался со знакомыми собаками, шугнул кошку с мусорных баков и потрусил в кустики. Культурный он у нас, свою детскую привычку «на всё, что вижу» давно бросил.

Той четверти часа, что меня не было, Артемию хватило за глаза. Успел и помыться, и побриться, и переодеться, и пару сигарет выкурить. Нет, пора вешать на грудь табличку: «Замужем за камикадзе. Горжусь!» Или футболку в интернет-магазине заказать?

- Теперь я понимаю, что чувствуют больные, - поделился Воропаев, щедро отрезая мне пирога. – Честь им за это и хвала! Я б давно сбрендил, каждый год так болеть.

На первый взгляд, болезнь безоговорочно капитулировала, но я продолжала кормить Артемия лекарствами, заставляла полоскать горло через каждые полчаса, а вечером от души растерла водочкой. Бедный Никанорыч чуть не расплакался: так бездарно переводить продукты! Горчичники поставила, держала до красноты. Терпи, казак, по-другому никак. Завтра продолжим, послезавтра посмотрим.

Спать легли вместе. Я собиралась трусливо улизнуть на диван, но совесть не позволила. Нужно поговорить, извиниться. Откуда бы ни взялась странная болячка, мое поведение ей поспособствовало, ведь это из-за меня Артемий не спал ночами и практически не ел, из-за меня извелся. Только что ему сказать? Может, лучше не лезть пока? Он же прекрасно понимает, что я чувствую. Кому станет легче от моих оправданий?

- Я всё понимаю, Вер, только не пугай меня так больше, - попросил он.

«А ты – меня. Чуть не умер с этой температурой. Как представлю, что ты умереть мог...».

Слезинка сползла вниз по щеке и запуталась в волосах, вторую впитала ткань свежей наволочки. Повезло, что в комнате темно, а носового хлюпанья в мысле-речи не слышно.

- Да я тоже хорош, - вздохнул Артемий. – Крышу сносит, когда дело касается тебя. Нас.

Муж вдруг оказался совсем близко, развернул лицом к себе и обнял, смахивая поцелуями соленые капли. Я не противилась. Пальцы зарылись в волосы, губы нашли мои. Он целовал меня, сначала нежно, затем прерывисто и жадно. Лямки моей ночнушки поползли вниз, заставляя поежиться от предвкушения. Но когда его губы коснулись груди в такой трогательной и желанной ласке, я отстранилась. Вспомнила.

«Подожди... не надо».

- Почему? Ты не хочешь?

«Очень хочу, но не надо. Ты еще не здоров, вдруг сделаем хуже...»

Воропаев застонал.

- Женщина, твоя логика однажды вгонит меня в могилу!

Давая понять, что он думает о внесезонных обострениях щепетильности, Артемий отпустил ровно настолько, чтобы получить возможность снять с меня ночную рубашку. Вроде как ни надобности в ней, ни пользы. Сердце ухало не в горле даже – в животе, если подобное анатомически возможно. Я была взбудоражена, буквально пьяна, напряжение минувших дней настойчиво требовало выхода. Ни о чем не думать, обо всем забыть. Мы обязательно поговорим, но потом, потом...

Никаких роковых откровений в этом раз не пришло. Я просто забылась, с головой погрузившись в пучину, отдавая себя без остатка. Горячее тело мужа, как натянутая струна; знакомый запах шампуня, мыла и самого Воропаева, совсем немного – спирта и лекарств. Ласки становились всё более осязаемыми. Никто не знал моего тела лучше, чем он. Ни одной неверной ноты: когда не надо, Артемий прекрасно себя контролирует. Ему и в голову не придет забыться во мне.

«Ошибаешься, - муж уложил меня на спину, ухватил за запястья, прижимая их к постели, - я забываюсь в тебе всякий раз, и хваленый самоконтроль летит в тартарары. Ты необыкновенная, - его губы гладят мои, чуть прикусывают и отпускают, - волшебная, - долгий, очень долгий поцелуй в шею, - прекрасная…»