- Здрасьте, Артемий Петрович! – улыбнулся во все двадцать восемь любитель вкусностей.
- И вам не хворать, Всеволод Иванович, - в тон ему ответил Воропаев.
- А Вера где?
Издевается? Не похоже на Романова. Значит, интересуется без задней мысли, из дружеского участия. Всерьез сердиться на Севу невозможно: добрый он и наивный, как ребенок. Все скользкие вопросы в семье однофамильцев русских царей решала Жанна – Сева для этого слишком покладист и легковерен.
- Анекдот про каток помните, Всеволод Иваныч? Так вот, здесь Веры нет.
- Понял. Болеет до сих пор, да? Вы вон тоже в маске.
- Меньше знаешь – крепче спишь, Романов...
Тут, как назло, подкрался кашель, да такой, что перехватило дыхание. Воропаев на собственной шкуре усвоил, что лучше прокашляться. Позабыв про маску, он зажал рот рукой.
- Кхе… гхм… вот ведь зараза… гхм-гхм… Прошу прощения.
- Да ерунда, - отозвался Сева, под шумок свистнув пирожок из пакета, - вы поправляйтесь, Артемий Петрович. Как мы без вас?
- Мерси на добром слове. Всего доброго.
Да, по ходу пьесы, от маски этой больше вреда, чем пользы. Сдернув пыточное сооружение, вновь почувствовал себя человеком.
После цирковой пятиминутки Крамолова попросила задержаться.
- И надолго ты к нам? – поинтересовалась она, поставив чайник. Затем вызвала секретаршу и стребовала с нее кофе. – Выглядишь паршиво.
- Оригинальный комплимент, тетя Маша. Мне сделали его сегодня, в той или иной форме, человек двадцать.
- Конфеты бери, хорошие конфеты, - предложила Крамолова. – Третья коробка, в шкафу пылятся еще две. Тошнит уже от них.
- Откуда дровишки?
- Ма-га-рыч. Свежие, даже странно, и не отравлены – странно вдвойне. Обычно я всё проверкам втюхиваю, а тут решила оставить. Не будешь?
- Не буду. Секретаршу свою угости.
- Обойдется, - отрезала главврач, сминая фольгу в комок, - и так таскает, пока меня нет. Точно не будешь?
- Точно, - невольно улыбнулся Воропаев. – К чему такая забота?
- Соскучилась я. Без тебя в этом дурдоме пусто и уныло, как Печорин уволился – вообще мрак. Психи, бумажки, суды, новые ворота, Карташова со своими техпаспортами. Скучно.
Она крутанулась в кресле, откинула назад черные волосы. На свои сорок два Маша-Даша не выглядела, одевалась модно и дорого, красилась в меру и со вкусом, сигареты курила приятные, качественные. Не зря все знакомые начальники да министры её любили.
- Недоразумение твое как, не заговорило еще? – небрежно спросила Марья Васильевна.
- Нет.
- Ну и ладно. Чего на часы-то косишься? Пора тебе?
Косился Артемий вовсе не на часы, а на портрет нынешнего президента с загадочной улыбкой Моны Лизы. За коим надом Крамолова его повесила? В интерьер кабинета президент не вписывался совершенно.
- Пора, тетя Маша. Приятно было поболтать.
- Так разве ж это болтовня? Так, обмен речевыми потоками. Теряешь форму, Воропаев. Смотри там, с женушкой своей немой и чувство юмора не потеряй. Если я простила, то родина не простит.
- Спасибо, что прикрыла.
- С тебя причитается, - главная ведьма поднялась с кресла, достала из шкафа выглаженный халат. – Предлагаю встретиться вечером и всё обсудить, ресторан «Корона» подойдет. Зная, что все твои деньги давно склеваны одной печально известной курицей, я угощаю.
- В другой раз, Марья Васильевна. Не обессудьте.
- А когда он наступит, другой раз этот? – совсем иным тоном спросила Крамолова. – Неужели тебе сложно куда-нибудь со мной сходить? По-дружески, всего однажды! Не свихнется твоя благоверная, не убудет с нее!
- Спокойно, Маша, я Дубровский. Неужто Симбу кондратий хватил, и тебе поужинать не с кем? Из меня плохая компания, госпожа начальница, только деньги твои прожру.
- Да при чем тут деньги? – она рванула пуговицу халата. – При чем тут деньги?!
Белый кругляш брякнулся об пол. Главврач уставилась на одиноко торчащую нитку.
- Успокойся, - пуговица вернулась на место, - нервные клетки не восстанавливаются. Теряешь форму, Крамолова. Раньше тебя не волновала такая чушь.
- Иди ты к черту! – она отвернулась, до крови закусив нижнюю губу. Ощутив на языке привкус помады, сплюнула. – Пошел вон, говорю!
Он ушел, а она открыла электронную почту. Запустила в печать акты, сохранила письмо для юриста. Допила кофе. Рявкнула на секретаршу. Не жуя, проглотила конфету. Да плевать ей на всё! Подумаешь, какие нежности! Спать с ней, значит, не побрезговал, а в ресторан сходить – кишка тонка. Хотя тут Мария погорячилась: Воропаев понятия не имел о той единственной ночи. Забыл и никогда не вспомнит, виной всему – разбавленный моррий в шампанском. Что праздновали? Кажется, юбилей Галантиной. Артемий тогда только-только вливался в их дружный коллектив и пить не стал бы, не уговори коллеги. Одного глотка хватило за глаза: помимо моррия ведьма намешала туда других, не менее забавные составляющих. Детектор ядов не спас, и от ворот поворот с фантомом главврачу компенсировали с лихвой…
Она не любила его, боже упаси! Так называемая конфетная «любоуффь» не вызывала в черствой душе Крамоловой ничего, кроме гадливости. «Я люблю себя, и мы со мной очень счастливы». Хотела – да, но не любила. С ним ей было хорошо, спокойно как-то и одновременно весело. Не страдая избытком скоромности или комплексом неполноценности, она сразу предложила Воропаеву перевести отношения в другую плоскость. Без обязательств, без претензий. Он отказался, и главврач, хоть убейте, не поняла причины отказа. «Я, Мария Васильевна, без любви не могу». Ну-ну, кто бы говорил! Жена Галина супружеского долга, считай, не исполняет, Верой Соболевой к тому времени еще не пахнет. Чумной, что ли? Да нет, не чумной, просто патологически честный. Порядочный, мать его так! Вот и возник у нее эффект кукольной фабрики. С того самого дня все любовники главной ведьмы были зеленоглазы и черноволосы, исключение составляли некоторые полезные в материальном и служебном плане личности.