Во дворе было по-осеннему зябко и сыро. Срывавшийся весь день недоснег так и не стал полноценным снегом, только грязи намесил. Спустив Арчи с поводка – благо, двор хорошо освещался – я сунула в карманы озябшие руки. Перчатки-то по рассеянности оставила дома, а заклинание щитов в невербале отъедает слишком много сил.
- Я за сигаретами, - предупредил Алексей и юркнул в арку.
Лабрадор всё никак не мог найти себе места под солнцем, поэтому мы с Ваней остались в одиночестве. Парень топтался на месте, мучил воротник, то надвигая его чуть ли не на нос, то возвращая обратно и вытаскивая ворот свитера. Хмурился. Пальцы, затянутые в серую кожу перчаток, теребили пуговицы пальто. В отличие от товарищей по цеху, Нарышкин предпочитал деловой стиль и выглядел гораздо старше того же Касымова, который в своих джинсах, ветровке цвета молодой зелени и видавших виды кедах оставался вечным студентом.
- Вера Сергеевна, – позвал Ваня, - а можно спросить?
- Спрашивай.
- А... правда, что у нас главного врача смещают? – скороговоркой выпалил он.
- Что, слухи поползли?
- Ага.
- Ну, раз поползли, значит, правда, - улыбнулась я, ища взглядом Арчибальда.
- А... почему, не знаете?
- Только по секрету. Марья Васильевна решила баллотироваться в президенты.
Ваня хмыкнул. Окажись на его месте Зражевский, ляпнул бы что-то вроде: «А я вот слышал, что за взятки». В содержании слухов, как и в любви Крамоловой к самопиару, сомневаться не приходилось.
Интерн поддел носком ботинка мелкий камушек. На меня он не глядел.
- А личный вопрос можно?
- Смотря насколько личный. Ну, спрашивай, - вздохнула я.
- Давно вы замужем?
- С конца июня, - я свистнула, подзывая загулявшего питомца. – Арчибальд Батькович, ужин ждет! Тебя – чтобы есть, меня – чтобы готовить.
Неугомонное лабрадорище, делая всем, в том числе и самому себе, величайшее одолжение, позволило защелкнуть карабин поводка. Сколько не бьемся с ним, никаких команд, кроме «дай лапу» и «иди кушать», усвоить не может. Или не хочет.
- А вы?..
- Предупреждая следующий вопрос: да, люблю.
Ванька покраснел. Странно, что он вообще решился на разговор, пускай и такой куцый.
- Извините, - виновато буркнул он.
- Всё в порядке, не извиняйся. Я в курсе, что для общественного мнения больная тема: по любви мы вместе или по расчету. Не в курсе только, что тема болеет до сих пор.
- Вера Сергеевна, извините меня, пожалуйста, - упрямо мотнув головой, повторил Нарышкин. – Я...
- Я понимаю, Вань. Возможно, даже лучше, чем ты думаешь, но пойми и ты меня... ладно?
- Я понял. Извините.
Озябшая рука в кармане непроизвольно дернулась, однако я сжала пальцы в кулак. Никаких ободряющих жестов, никакой бабской жалости! Только хуже будет. Мне знакомо это чувство – чувство бездомной дворняги, которую мимоходом потрепали по загривку. В первую секунду появляется надежда, что ты нужен, что тебя заберут в теплый уютный дом с холодильником и диваном, но во вторую приходит горькое понимание. И от этого понимания в разы больнее. Лучше бы человек прошел мимо!
Из темной арки очень кстати выскочил Алексей.
- Чего так долго? – накинулся на однокурсника мой визави.
- Очередь, - вяло оправдывался Леша.
Они проводили меня до самой двери, проследили, чтобы заперлась на два оборота, и ушли. Эх, тимуровцы, тимуровцы...
***
Наверное, я не человек, а какой-нибудь Громозека с туманной планеты Чумароз, потому что на двенадцатой неделе беременности, когда нормальных женщин перестает тошнить, меня вдруг начало. Не иначе как самовнушение подействовало, или расконспирированные Штирлицы резвились. Пришлось спихнуть ответственность за варение обеда и тушение ужина на Люсьену, а самой спешно удирать из кухни.
Время детское, еще восьми нет. Чем заняться до одиннадцати?
Первым делом подошла к зеркалу. Повернулась боком, задрала майку – изменений не видно. Повернулась в фас – та же картина, Репина «Приплыли, но куда - непонятно».
При мысли о том, как отреагирует Артемий, в груди полуиспуганно-полурадостно ёкало. Радужные картины дальнейшей жизни замелькали перед глазами. Пришлось гнать.
Чем же заняться-то? Мне не сиделось, не лежалось, не стоялось, только ходилось. Взяла было спицы и недовязанный плед (планировалось около двухсот разноцветных квадратиков, связанных вместе), но после третьего загубленного ряда отложила. Та же участь постигла альбом с набросками. Смирившись, я улеглась на диван, позвала к себе под бок Арчи и позвонила домой.
Мама, как обычно, занималась уборкой. Любит она это дело, особенно на ночь глядя.
Анька недавно вернулась с тренировки, поэтому спала сном праведника. Учеба в колледже ее полностью устраивает, а отношения с Аликом по прозвищу Крокодил явно перешли на новый уровень. Во всяком случае, сестрица больше не изображает висельника, услышав словосочетание «мой парень».
Крокодила мы вылечили, и, хотя Артемий придерживался классической теории, что человек не меняется за неделю, перемены в Алике стали очевидными уже через пару дней. Он перестал сутулиться, сменил очки на контактные линзы и записался в соседнюю с Анькой спортивную секцию. В Анькину не рискнул. Кому охота получать в нос от любимой девушки, пусть она и кандидат в мастера спорта? О большем, чем прогулки, кафе и ожесточенные сетевые баталии, Крокодил пока не заикался, однако права на мою свободолюбивую сестрицу заявил недвусмысленно. Анютка, конечно, порыкивала командным рыком, но больше из принципа, чтобы имидж не терять.