- Наверное, дождь пойдет, - шепнула соседке одна из присутствующих женщин. Я не знала её имени. – Успеть бы на автобус.
Так вот оно какое, горе: все в черном, словно стая воронья, и все старательно изображают скорбь. Половина людей даже не знакомы друг с другом. Какая-то одышливая старуха ревет в голос, и каждый считает гражданским долгом её утешить. Прямая, как палка, Кира Денисовна смотрит перед собой, а ведь именно ей следует рыдать и убиваться. Тетя Кира плачет беззвучно, рваным движением поднося к глазам платок. Совершенно седая, в закрытом черном платье, с потемневшим от горя лицом, она выглядит бледной тенью самой себя. Никто из нас не потерял так много, как она.
Крест над могильным холмиком – символ Спасения. Венки, цветы. Все желают покойной Царствия Небесного, кто-то громко, кто-то шепчет, кто-то торопливо бормочет, стремясь убежать домой как можно скорее.
- Царствие Небесное, - одними губами шепчу я. Запоздалые слезы сдавливают горло.
Муж обнимает меня за плечи. Не к месту мы тут, совсем не к месту. Кира Денисовна, неизвестно каким образом узнавшая мой номер, попросила прийти – пришли. На поминки не останемся, надо подойти к ней, выразить соболезнования…
«Иди, - Артемий ободряюще сжал мое плечо, - я подожду у машины».
Бывшая учительница вздрогнула, когда я приблизилась к ней. Обернулась.
- Здравствуй, Вера, - поздоровалась тетя Кира. Её большой нос, всегда напоминавший мне утиный клюв, теперь казался еще больше на фоне высохшего лица. – Ничего не говори, ладно? И так знаю, что соболезнуешь, просто душа болит от этих слов. Не могу их слышать, не хочу. Спасибо, что пришла, Ульяна бы этого хотела. Вы с ней не особо ладили, но… - она прижала к глазам платок, – ты её прости, и меня прости, взяла грех на душу, знала ведь. Просто у меня кроме Ули никого… не было…
- Господи, Кира Денисовна, ну зачем вы? – мне было жутко стыдно за ту давнюю обиду. – Не надо сейчас об этом вспоминать! Я давно простила.
Она икнула, сглатывая слезы, и беспомощно повернулась к могиле. Закрестилась.
- Я… я пойду, вы извините…
- Иди, - гораздо спокойнее сказала Кира, - спасибо… еще раз.
- Мои соболезнования, Кира Денисовна.
К нам подошла женщина, светловолосая, с чопорным пучком на затылке и плоским, как блин, некрасивым лицом. Макияж не прятал недостатков, а, наоборот, выпячивал их; совсем нелепо выглядела черная подводка, делавшая и без того маленькие глаза еще меньше и уже. Подол наглухо застегнутого траурного платья был едва заметно испачкан землей, а ворот – сколот вычурной брошью из оникса.
Кира молчала. Незнакомка опустила на могилу две белые гвоздики, убрала в сторону мелкий камушек. Я хотела незаметно удалиться, но что-то словно приковало к месту.
- Очень жаль, когда уходят из жизни такими молодыми, - низкий, хрипловатый голос незнакомки разнесся по кладбищу, хотя говорила она негромко. – Ульяна была хорошим человеком, добрым, отзывчивым… упорным. Всегда стояла на своем. Жаль ее.
- Благодарю вас, - сухо ответила моя биологичка.
- Ужасная смерть, ужасная, - покачала белокурой головой женщина. – Увы, никто из нас не вечен, лучшие гибнут в расцвете лет. Memento mori. Так легко потерять тех, кто тебе дорог…
Наверное, виной всему подавленное настроение и окружающий пейзаж, но на миг показалось, что обращается она вовсе не к Кире – ко мне. Memento mori – «помни о смерти». Помни… Ветер гудел в лапах кладбищенских елей, шевелил подол платья незнакомки. Она открыто взглянула на меня, чуть склонила голову и пошла прочь. Где-то совсем рядом вскрикнула птица.
Я быстро шагала к выходу, борясь с искушением перейти на бег. С серых гранитных плит глядели люди, молодые и пожилые, удивительно спокойные, умиротворенные. Где-то здесь должны быть могилы моего прадеда и прабабки, но я не заглянула к ним. Перед глазами стояли похоронные венки, могильные плиты, оградки, в ушах звенел голос священника. Нет, я не была суеверной, да и к смерти относилась как к чему-то неизбежному, но, видимо, давали о себе знать измочаленные нервы. Предзнаменования – даже смешно! Посочувствовала Кире Денисовне какая-то знакомая, а у меня сердце в пятках. Всюду мерещится опасность, в каждом встречном вижу вампира, а в каждой встречной – ведьму Бестужеву.
До кладбищенских ворот оставались считанные метры, когда я вдруг поняла, что ноги несут меня в другую сторону. Что за ерунда? Я развернулась на сто восемьдесят градусов, но ворота повернулись вслед за мной. Галлюники от жары начались? Старый проверенный способ – протереть глаза комбинацией из пальцев «фиг тебе» – перенес выход несколько восточнее. Телефон, как назло, остался в сумочке, а сумочка – на заднем сиденье машины. Так, спокойствие, только спокойствие. Клин клином вышибает: я встала спиной к воротам-путешественникам и сделала несколько шагов вперед. Обернулась – выход ехидно поскрипывал ржавыми прутьями, оставаясь на том же месте, но стоило мне развернуться и побежать, как он снова куда-то поплыл. От хождения по сухой земле туфли покрылись пылью, каблуки попадали в мелкие ямы и цеплялись за всё подряд, но я упорно двигалась к своей цели.
Снежинка, будто дождавшись момента для атаки, впилась в шею. Я ойкнула и стиснула зубы. Откинув на плечо волосы, расстегнула прохладную цепочку. Разумеется, следов ожога на шее не наблюдалось. Усыпанная прозрачными камушками подвеска продолжала мерцать.
- Вам помочь?
Услышать подобное предложение на пустынном кладбище страшновато, знаете ли. Цепочка выскользнула из пальцев, но я поймала её в воздухе.